Психолог УФСИН Марина Ширкунова: Главный компонент нашей деятельности — сострадание

— По первому образованию я медик: девять лет работала в наркологии. Хотелось не останавливаться на этом, идти дальше. Получила профессию психолога. На последнем курсе мне предложили вакансию в исправительной колонии особого режима. Там я проработала больше 13 лет, последние три года — в аппарате УФСИН России по Самарской области. 

Поначалу было страшно, не скрою. Но в наркологии контингент примерно такой же, как и в колонии, только эти люди на свободе — еще или уже. Так что переход получился довольно плавным. Из медицины в психологию легко шагнуть. Опыт интересный и очень отличается от того, что приобретают мои коллеги на гражданке. Обычный человек приходит к психологу и рассказывает о том, что его волнует, а потом вместе со специалистом ищет выход из создавшегося положения. Моя профессия называется «пенитенциарный психолог». Основная задача — подвести осужденного к пониманию того, что на самом деле происходит в его жизни. Это долгий и интересный путь. 

Главный компонент нашей деятельности — сострадание. У каждого из осужденных когда-то был замечательный жизненный план. Психолог в местах заключения — спутник, который помогает человеку выяснить, в какой момент «что-то пошло не так», восстановить иерархию ценностей. 

В нашем деле особенно важно, чтобы специалист был грамотным, владел консультативным процессом, умел держать профессиональную дистанцию. Мои коллеги умеют. Для этого нужно читать, развиваться профессионально, подпитываться извне, заниматься спортом, куда-то стремиться. Среда в колонии особая: у людей тут два варианта — или ты растешь и движешься вверх, или останавливаешься. Это касается и сотрудников, и осужденных. Последние часто обесценивают все, чего не могут добиться, и заходят в этом очень далеко: священной перестает быть и собственная жизнь, и жизнь окружающих. С этим мы, психологи, активно боремся. 

На психолога в исправительных учреждениях ложится огромная нагрузка. Хотя есть осужденные, которые отказываются с нами работать, отвергают помощь. Тогда мы сами идем в отряды сеять доброе и вечное, чтобы хоть что-то полезное поселилось у людей в душе. Но принуждать никого не можем. Это дело добровольное. Осужденные подписывают согласие. Некоторые категорически не способны к взаимодействию, и сделать почти ничего нельзя. 

Лишение свободы сильно и своеобразно действует на личность. Люди в таких условиях пытаются объединиться в семьи — и для защиты, и для некоторого перераспределения свободы. Это весьма негативное сообщество, со своей иерархией, мифами и даже религией. 

На определенном этапе человек понимает, что огромный кусок жизни посвятил не тому, да и жить осталось не так много, так как он разрушил себя наркотиками, алкоголем, приобрел неприятные болезни вроде ВИЧ. В этот момент он легче идет на контакт с психологом, и до него можно что-то донести, заронить в душу полезную информацию посредством беседы, чтения. Есть техники, которые позволяют творить психологическое чудо в познании себя и своего места в окружающем мире. 

В этой работе мы опираемся на религиозные воззрения осужденных. Не случайно роль психологов в дореволюционной России брали на себя батюшки. Мы поддерживаем в них стремление к богу, подпитываем их полезной информацией в виде книг, фильмов. Развиваем воззрение, что соблюдение аскезы в местах лишения свободы — отказ от излишеств, губительных связей, вербальной и физической агрессии в сочетании с полезной информацией, работой, развитием своих способностей — способно изменить судьбу. Человек может вернуться сначала к себе настоящему — такому, каким он и задумывался изначально, до столкновения с криминалом, — а потом и в общество. 

Некоторые уходят в монастырь — за мою практику такие примеры были. Кто-то открывает в себе таланты, начинает творить, находит дело. Жизнь человека может сильно измениться даже после долгих лет тюрьмы. 

В большинстве исправительных учреждений сделан хороший ремонт, имеются спортзалы или спортивные уголки, организовано качественное питание. Условия содержания контролируются различными комиссиями — как российскими, так и международными — по соблюдению прав человека. При этом если раньше все осужденные трудились, сейчас — по желанию. Многие преступники ничего не умеют и никогда не работали. Правильный режим, труд, обучение ремеслу могли бы изменить их жизнь. Поэтому роль психологов я вижу и в том, чтобы просвещать людей. 

Для этого нужны харизма, знания, серьезный кругозор и понимание, что это не просто работа, а некая миссия. Сложный график, множество обязанностей, постоянное самообразование — совсем не тот вариант, когда пришел домой и переключился. Служение здесь — это колоссальный профессиональный и жизненный опыт. И самое главное — ощущение причастности к большому, доброму делу. Многие люди ищут возможность помочь ближнему, становятся волонтерами, идут в больницы, детские дома, приюты для бездомных. А нам дана такая возможность на службе — и это счастье. Для тех, кто понимает. 

Работать в исправительном учреждении сможет не каждый психолог — были попытки привлечь гражданских специалистов. Нужно обладать особым складом характера, смелостью и стрессоустойчивостью, уметь решать проблемы, не погружаясь в них. Мы должны действовать бесстрастно, безоценочно — хотя порой это очень сложно. Есть преступления, которые никого не могут оставить равнодушным. Например, насилие над детьми, убийство. Дела читать страшно, но ты должен найти в человеке здоровую и чистую частичку души и говорить только с ней. 

Пенитенциарного психолога мало что может удивить или испугать. Я никогда первой не заговариваю о совершенных злодеяниях. Жду. Иногда год жду, иногда больше. Каждый осужденный для психолога в первую очередь человек. И психолог тянет его до этого высокого звания, стремясь поднять на ступеньку нового духовного опыта. Многие говорят: «Они у вас притворяются хорошими, маску надевают». Даже если и так, нося определенное время маску порядочного человека и получая чистый источник информации, занимаясь полезным делом, есть большая вероятность, что человек может исправиться, а маска — прирасти. 

Психологи работают и с сотрудниками тоже. Служить сейчас очень сложно. Вокруг агрессивная среда. Работа многозадачная: часто приходится выполнять обязанности нескольких специалистов. Психолог старается это противостояние и негативное воздействие максимально нивелировать — во время индивидуальных консультаций, а также в групповой просветительской и профилактической работе. Времени на это мало, поэтому изыскиваем любую возможность. Пытаемся научить, как сделать, чтобы психика и организм не разрушались в процессе общения с осужденными. 

Сотрудники ФСИН обеспечивают внутреннюю безопасность страны, это один из столпов стабильности в обществе. Да, в любой сфере встречаются равнодушные, жадные люди. Есть плохие врачи, священники, милиционеры, учителя, но это обычно исключения из правила. Мало кто знает, что претерпевают те, кто работает в системе исполнения наказаний. Они каждый день имеют дело с психопатологиями, с последствиями разрушительного влияния тяжелых наркотиков, непредсказуемым, агрессивным поведением, самыми негативными людскими проявлениями. 

Даже если осужденный выявил желание позаниматься с психологом, радоваться рано. У него могут быть свои цели. Однако и психолог видит корыстную мотивацию. Если удается наработать кредит доверия, заронить в душу слова, которые человек будет вспоминать в трудные моменты, — это уже достижение. 

Особенно сложно работать в СИЗО. Там люди меняются ежедневно. Каждому нужно что-то сказать, успокоить. Плюс важно понять, насколько он опасен, как может повлиять на общий климат: мы должны не только помогать тем, кто нарушил закон, но и стоять на его страже. Иногда встречаюсь потом с осужденным, а он мне говорит: «А вот в СИЗО мне психолог сказала такие слова. Я их помню. Они меня греют, помогают выжить в этих условиях». В подобные моменты я очень горжусь нашими специалистами. Одно вовремя сказанное слово может отделить крушение поезда (судьбы человека) от его дальнейшего плавного движения по жизни. 

«Правильных» запросов очень мало. Задача грамотного психолога — любой посыл, запрос осужденного направить в нужное русло. Чаще люди обкладываются своим негативом, претензиями к окружающим и к жизни, боясь услышать от нас то, что пошатнет привычную картину мира. Чем более греховен человек, тем больше у него негатива в адрес страны, государственного строя, общества. 

Люди в места заключения попадают разные. Не всегда их приводят сюда умышленные преступления. Например, сбил водитель пешехода. Если трезвый был, он про себя думает: «Я хороший, достойный человек. Это случайность». Нет, это не так. Это опасный путь, на который ты уже ступил. Преступление по неосторожности, как правило, тоже результирующее событие в цепи неправильных жизненных шагов, ложных духовных установок. Удар — повод или знак развернуть свой корабль жизни в другую сторону. Этот знак многие пропускают. 

Оказавшись в местах лишения свободы впервые, молодежь поддается уголовной романтике. С такими, может быть, еще сложнее: они «сами все знают», «хотят пройти по этой дороге до конца». Нужно очень тонко развенчивать криминальные мифы. С кем-то удается, но процент очень маленький. 

Были в моей практике мужчины, казалось бы, все им дано, но… Первая судимость, вторая, третья. Уроков не вынес. В итоге авария, нет руки, ноги, нет возможности обслуживать себя самостоятельно. Жизнь ставит на место каждого, а в исправительном учреждении, где «на манеже одни и те же», это особенно наглядно. 

Несмотря на это, почти 80% молодых людей хотят идти до конца, научиться на своих, а не на чужих ошибках. Остальных можно вернуть с этого пути, при условии что есть какое-то дело, стимул к развитию. 

С женщинами ситуацию осложняют эмоции. Представительницы «слабого» пола бывают очень агрессивны, больше, чем мужчины. Но в женской колонии возможности шире: мы проводим коррекционную работу по преодолению зависимости от психоактивных веществ, а также арт-терапию, двигательную терапию с элементами йоги и другие занятия для восстановления женского начала, выработку самоанализа, рефлексии. 

При этом мы очень часто сталкиваемся со случаями грубой психопатологии: суд посчитал даму вменяемой, отправил в места лишения свободы, а тут ее болезни расцвели буйным цветом. Спасает труд. 

Женщины более заняты на производстве — швейном, например. Часто участвуют в самодеятельности, кружковой работе. В колониях, где это направление развито, осужденные лучше сохраняются и имеют шанс вернуться к нормальной жизни — при условии, что она была. Если человек прибыл с социального дна — например, родственники пьют или употребляют наркотики, — то, скорее всего, вернется к тому, от чего ушел. Поэтому вопрос о дальнейшей судьбе освобожденных стоит очень остро. 

Я сразу попала на службу в колонию особого режима. Здесь все с огромными сроками, страшными статьями. Главное — доброжелательность и искреннее желание помочь, люди тут очень это чувствуют. Более того, я им рассказываю, что также совершаю ошибки, но просто знаю, куда обратиться, что почитать, что сделать, чтобы исправить их, и готова поделиться с ними этой информацией. Так и есть. 

Иногда старания как вода в песок уходят, а иногда случается чудо. Вот пример из моей практики: 11 лет героинового стажа, четвертая или пятая судимость. Казалось, уже ничего нельзя изменить, нет другого варианта развития жизненных событий. Но тем психолог и отличается от других людей, что он видит в личности хорошее. И постепенно человек сам начинает верить в свою хорошую часть, видеть ее. 

Тот осужденный был вор-карманник, ловкий мошенник, лингвистически одаренный. При этом руки огромные, я все удивлялась, как же он умудрялся по сумкам и карманам шарить. Талантлив был во многом, но развивал свои таланты только в криминальной плоскости. Взрослая дочь, созависимая жена. Трезвым они папу и мужа не видели, но принимали его таким, какой есть. У него был богатый жизненный и криминальный опыт, у меня — психологические знания, одержимость профессией и идеей, что человек может стать лучшей версией себя. 

В какой-то момент духовного поиска у осужденного параллельно с психологическими занятиями начали формироваться религиозные верования. Он пошел работать, стало хорошо получаться, вышел на лидерские позиции, даже в суровых условиях изоляции от общества прокачивался, доказывая себе и окружающим, что он самый способный, самый лучший — для мужчин это очень важно. Искренне сам удивлялся внешним и внутренним переменам, а супруга начала бояться, что он изменившийся, трезвый уйдет к другой. 

К 50 годам он начал жить по-настоящему. Научился водить машину. Прошло 13 лет, и до сих пор все хорошо: он держится и помогает закрепиться на свободе другим заключенным. Такие случаи радуют и дают силы верить в то, что мы работаем не зря. 

Фотографии из архивов спикера